sg_karamurza в Пришлось добавить добавку к отступлению3. Необходимое отступление: носители милитаризма и насилия в России в российской революции
В России в 1917 г. вызревал, а в 1918 г. созрел многоплановый конфликт. Здесь мы скажем о факторах, которые, еще в инкубационном периоде, запустили лавинообразный процесс, который разрядился Гражданской войной. Это важный аспект российской революции, но становится актуальным и в нынешним кризисном периоде.
Срыв в войну происходит в момент неустойчивого равновесия, когда его можно сдвинуть буквально одним пальцем. В такие моменты решающую роль играют не предпосылки, а действие «поджигателей» – небольших, но активных общественных групп, которые служат «запалом». Начало исследованию этой проблемы в социологии было положено М. Вебером в Германии и Т. Вебленом в США. Их методологический подход был применен при исследовании генезиса I Мировой войны [Донде А.С. Носители милитаризма в ХХ столетии // Русский исторический журнал. 1998. Т. 1, № 4].
Изучение, в рамках этого подхода, показывает, что «воля к войне» в 1917-1918 гг. концентрировалась именно в Белом движении. Известно, что разные общественные группы в разной степени склонны к насильственным методам разрешения конфликтов. Это мы и сегодня наблюдаем.
Признано также, что само становление современного капитализма, для которого была необходима экспансия – овладение источниками сырья и рынками сбыта – было сопряжено с длительными крупномасштабными войнами. Их целями были захватом колоний, подавлением или уничтожением местного населения, войной между самими колонизаторами, захватом и обращением в рабство больших масс людей в Африке и т.д. Эти войны были важной частью процесса формирования буржуазии. В результате в ее мышлении и даже мироощущении силовой способ достижения целей занимает важное место.
Именно в буржуазной культуре «естественный» человек представлен как существо, ведущее «войну всех против всех», и именно здесь родился афоризм «война – это продолжение политики другими средствами», а в европейской философии есть афоризм: «Война – душа Запада». Более того, в смягченной форме идея военного решения конфликтов лежит в основе концепции деловой конкуренции и торговых войн. В социологии буржуазия – агент войны. Поэтому, начиная с 1918 г., «молодая» российская буржуазия (западного типа) была на стороне Белого движения.
Союз с буржуазией стран Антанты как организаторов I Мировой войны, перенес в Россию инерцию и потенциал войны. Военно-промышленные комитеты с лета 1918 г. занималась материально-техническим снабжением Добровольческой армии, а 31 октября 1918 г. совещание ее руководства постановило передать все капиталы Центрального военно-промышленного комитета Ростовскому ВПК, т.е. Деникину.
Но, как считают историки, воля к войне буржуазии многократно возрастает в тех случаях, когда буржуазия заключает союз с традиционной аристократией и феодальным государством, как, например, в Германии Бисмарка. Такая конструкция сложилась в зонах Белого движения в 1918 г., хотя оно не ставило задачи реставрации монархии. История показывает, что в случае всех буржуазных революций аппарат монархического государства в слегка модернизированном виде сохраняется и при экономическом господстве буржуазии. Историк А. Майер (США) считает, что за исключением России, где Старый режим был замещен иным типом государственности (Советы), в Европе армия осталась носителем культуры Старого порядка. В России 1918 г. носители Старого порядка собрались в Белом движении, придав ему большой заряд агрессивности.
По мнению ряда исследователей войн, эта культурная особенность складывалась исторически в течение длительного времени. Феодалам была свойственна привычка к набегам как способу демонстрации силы и установления желаемого порядка. А.С. Донде в своем обзоре отмечает, что «культура набега (налета) в наше время почти адекватно воспроизводится в уголовной практике». Рейдерские захваты стали важной частью культуры класса собственников современной России.
Архетипы набега с передвижением вооруженной силы особенно характерны для культуры дворян-землевладельцев, в то время как для буржуазии более важны виртуальные набеги в виде торговых агрессий и денежных спекуляций. В Белом движении роль этого архетипа усилилась благодаря соединению в нем дворян-помещиков с казаками, для которых набег как образ действий даже еще не ушел в коллективное бессознательное, а сохранился на уровне стереотипа. Тактика белых во многом и базировалась на рейдах-набегах.
Наконец, важным элементом дворянской культуры, предопределяющим ее милитаризм, исследователи считают понятие чести. В основании его лежит старый смысл: сохранить честь – значит «не уступить». Вспомним хотя бы логику приведенного выше воззвания «бедных землевладельцев» – «в одну темную ночь пойти с коробкой спичек и с пузырьком керосина к десяткам тысяч сел и деревень и произвести всероссийскую иллюминацию, не щадя ни домов, ни лесов, ни посевов».
Кроме того, обостренное понятие чести притупляет инстинкт самосохранения, что резко облегчает сползание к войне. Если же возникает локальное сообщество, в котором авторитетным ядром оказывается дворянское офицерство с его традиционным культом воинской доблести – поручики Голицыны и корнеты Оболенские – то, как сказано в обзоре, «получается настоящая горючая смесь».
Именно такая горючая смесь и собралась на юге России в 1918 г. Интеллигенция, прошедшая войну в качестве офицеров и вступившая в Добровольческую армию из мессианского понимания своего долга перед Россией, сыграла в разжигании войны большую роль. М. Вебер специально подчеркивал, что из-за склонности к морализаторству интеллигенция превращает ценности в объект конфронтации и нагнетает напряженность. Это было характерно для русской интеллигенции начала ХХ века, с ее неукорененностью ни в одном сословии и с неопределенным статусом.
Массивные социальные группы и классы, – рабочие и крестьяне – составившие базу советского движения, не включаются социологами в число «агентов войны». Для них война всегда была бедствием. У них всегда было другое дело, и большой набег на них делал войну трагической необходимостью.
До какой степени довлел в сознании отодвинутой элиты агрессивный принцип «не уступить», показывает политическое поведение части эмиграции после поражения в Гражданской войне. Ими овладело стремление не дать подняться России под властью Советов. Если уж нас выгнали – так получайте! В январе 1922 г. Врангель пытался мобилизовать торгово-промышленные и банковские круги эмиграции на срыв экономических переговоров западных держав с Советской Россией в Генуе. Затем была сделан ставка на террор.
После убийства 10 мая 1923 г. в Лозанне советского дипломата Воровского эмиграция подкупила суд, оправдавший белогвардейцев-террористов. Как писал проводящий через кадетов сбор денег А.И. Гучков, «подсчитано, что для всей этой инсценировки требуется до 50 тыс. французских франков». После суда он писал П. Сорокину: «Никогда еще в истории вообще и, в частности, в истории нашего отечества не был в такой степени указан террор, как средство борьбы с властью, как именно в настоящий момент в России».
В 1927 г., в разгар антисоветской кампании в Великобритании, Гучков писал П.Б. Струве о необходимости «физически уничтожить правящую из Кремля кучку,… организовать коллективное политическое убийство». При этом никакой нравственной проблемы в обращении к террору бывший лидер партии октябристов не видел. Он спокойно обсуждал это с либеральным философом, кадетом Струве, писал ему о терроре: «Никогда и нигде эти методы борьбы не находили себе такого блестящего оправдания и с точки зрения морали, и с точки зрения патриотизма, и с точки зрения целесообразности» [Сенин А.С. Александр Иванович Гучков. М.: Скрипторий. 1996].
Как бы в компенсацию за его злобу дочь Гучкова стала сотрудничать с советской разведкой – исключительно из идейных соображений (она была богатой дамой высшего света эмиграции).
==
Еще:
Одним из компонентов механизма насилия была революционная интеллигенция, (особенно воспитанная в партии эсеров, которая в свою доктрину включила терроризм). В предисловии к книге Б. Савинкова «Воспоминания террориста» сказано: «Он блокировался с направлениями любого оттенка, лишь бы антибольшевистское. Даже и с монархистами, полагая, что наши бурбоны чему-то научились. Савинков готов был признать любую диктатуру (включая, разумеется, собственную), кроме большевистской… Он бросался за помощью к англичанам, французам, белочехам и белополякам. Он командовал отрядами карателей, бандами подонков, наймитами, шпионами. Пути-дорожки “савинковцев” чадили пожарищами, дергались в судорогах казненных» [Савинков Б. Избранное. Воспоминания террориста. М.: Политиздат. 1992].
В России в 1917 г. вызревал, а в 1918 г. созрел многоплановый конфликт. Здесь мы скажем о факторах, которые, еще в инкубационном периоде, запустили лавинообразный процесс, который разрядился Гражданской войной. Это важный аспект российской революции, но становится актуальным и в нынешним кризисном периоде.
Срыв в войну происходит в момент неустойчивого равновесия, когда его можно сдвинуть буквально одним пальцем. В такие моменты решающую роль играют не предпосылки, а действие «поджигателей» – небольших, но активных общественных групп, которые служат «запалом». Начало исследованию этой проблемы в социологии было положено М. Вебером в Германии и Т. Вебленом в США. Их методологический подход был применен при исследовании генезиса I Мировой войны [Донде А.С. Носители милитаризма в ХХ столетии // Русский исторический журнал. 1998. Т. 1, № 4].
Изучение, в рамках этого подхода, показывает, что «воля к войне» в 1917-1918 гг. концентрировалась именно в Белом движении. Известно, что разные общественные группы в разной степени склонны к насильственным методам разрешения конфликтов. Это мы и сегодня наблюдаем.
Признано также, что само становление современного капитализма, для которого была необходима экспансия – овладение источниками сырья и рынками сбыта – было сопряжено с длительными крупномасштабными войнами. Их целями были захватом колоний, подавлением или уничтожением местного населения, войной между самими колонизаторами, захватом и обращением в рабство больших масс людей в Африке и т.д. Эти войны были важной частью процесса формирования буржуазии. В результате в ее мышлении и даже мироощущении силовой способ достижения целей занимает важное место.
Именно в буржуазной культуре «естественный» человек представлен как существо, ведущее «войну всех против всех», и именно здесь родился афоризм «война – это продолжение политики другими средствами», а в европейской философии есть афоризм: «Война – душа Запада». Более того, в смягченной форме идея военного решения конфликтов лежит в основе концепции деловой конкуренции и торговых войн. В социологии буржуазия – агент войны. Поэтому, начиная с 1918 г., «молодая» российская буржуазия (западного типа) была на стороне Белого движения.
Союз с буржуазией стран Антанты как организаторов I Мировой войны, перенес в Россию инерцию и потенциал войны. Военно-промышленные комитеты с лета 1918 г. занималась материально-техническим снабжением Добровольческой армии, а 31 октября 1918 г. совещание ее руководства постановило передать все капиталы Центрального военно-промышленного комитета Ростовскому ВПК, т.е. Деникину.
Но, как считают историки, воля к войне буржуазии многократно возрастает в тех случаях, когда буржуазия заключает союз с традиционной аристократией и феодальным государством, как, например, в Германии Бисмарка. Такая конструкция сложилась в зонах Белого движения в 1918 г., хотя оно не ставило задачи реставрации монархии. История показывает, что в случае всех буржуазных революций аппарат монархического государства в слегка модернизированном виде сохраняется и при экономическом господстве буржуазии. Историк А. Майер (США) считает, что за исключением России, где Старый режим был замещен иным типом государственности (Советы), в Европе армия осталась носителем культуры Старого порядка. В России 1918 г. носители Старого порядка собрались в Белом движении, придав ему большой заряд агрессивности.
По мнению ряда исследователей войн, эта культурная особенность складывалась исторически в течение длительного времени. Феодалам была свойственна привычка к набегам как способу демонстрации силы и установления желаемого порядка. А.С. Донде в своем обзоре отмечает, что «культура набега (налета) в наше время почти адекватно воспроизводится в уголовной практике». Рейдерские захваты стали важной частью культуры класса собственников современной России.
Архетипы набега с передвижением вооруженной силы особенно характерны для культуры дворян-землевладельцев, в то время как для буржуазии более важны виртуальные набеги в виде торговых агрессий и денежных спекуляций. В Белом движении роль этого архетипа усилилась благодаря соединению в нем дворян-помещиков с казаками, для которых набег как образ действий даже еще не ушел в коллективное бессознательное, а сохранился на уровне стереотипа. Тактика белых во многом и базировалась на рейдах-набегах.
Наконец, важным элементом дворянской культуры, предопределяющим ее милитаризм, исследователи считают понятие чести. В основании его лежит старый смысл: сохранить честь – значит «не уступить». Вспомним хотя бы логику приведенного выше воззвания «бедных землевладельцев» – «в одну темную ночь пойти с коробкой спичек и с пузырьком керосина к десяткам тысяч сел и деревень и произвести всероссийскую иллюминацию, не щадя ни домов, ни лесов, ни посевов».
Кроме того, обостренное понятие чести притупляет инстинкт самосохранения, что резко облегчает сползание к войне. Если же возникает локальное сообщество, в котором авторитетным ядром оказывается дворянское офицерство с его традиционным культом воинской доблести – поручики Голицыны и корнеты Оболенские – то, как сказано в обзоре, «получается настоящая горючая смесь».
Именно такая горючая смесь и собралась на юге России в 1918 г. Интеллигенция, прошедшая войну в качестве офицеров и вступившая в Добровольческую армию из мессианского понимания своего долга перед Россией, сыграла в разжигании войны большую роль. М. Вебер специально подчеркивал, что из-за склонности к морализаторству интеллигенция превращает ценности в объект конфронтации и нагнетает напряженность. Это было характерно для русской интеллигенции начала ХХ века, с ее неукорененностью ни в одном сословии и с неопределенным статусом.
Массивные социальные группы и классы, – рабочие и крестьяне – составившие базу советского движения, не включаются социологами в число «агентов войны». Для них война всегда была бедствием. У них всегда было другое дело, и большой набег на них делал войну трагической необходимостью.
До какой степени довлел в сознании отодвинутой элиты агрессивный принцип «не уступить», показывает политическое поведение части эмиграции после поражения в Гражданской войне. Ими овладело стремление не дать подняться России под властью Советов. Если уж нас выгнали – так получайте! В январе 1922 г. Врангель пытался мобилизовать торгово-промышленные и банковские круги эмиграции на срыв экономических переговоров западных держав с Советской Россией в Генуе. Затем была сделан ставка на террор.
После убийства 10 мая 1923 г. в Лозанне советского дипломата Воровского эмиграция подкупила суд, оправдавший белогвардейцев-террористов. Как писал проводящий через кадетов сбор денег А.И. Гучков, «подсчитано, что для всей этой инсценировки требуется до 50 тыс. французских франков». После суда он писал П. Сорокину: «Никогда еще в истории вообще и, в частности, в истории нашего отечества не был в такой степени указан террор, как средство борьбы с властью, как именно в настоящий момент в России».
В 1927 г., в разгар антисоветской кампании в Великобритании, Гучков писал П.Б. Струве о необходимости «физически уничтожить правящую из Кремля кучку,… организовать коллективное политическое убийство». При этом никакой нравственной проблемы в обращении к террору бывший лидер партии октябристов не видел. Он спокойно обсуждал это с либеральным философом, кадетом Струве, писал ему о терроре: «Никогда и нигде эти методы борьбы не находили себе такого блестящего оправдания и с точки зрения морали, и с точки зрения патриотизма, и с точки зрения целесообразности» [Сенин А.С. Александр Иванович Гучков. М.: Скрипторий. 1996].
Как бы в компенсацию за его злобу дочь Гучкова стала сотрудничать с советской разведкой – исключительно из идейных соображений (она была богатой дамой высшего света эмиграции).
==
Еще:
Одним из компонентов механизма насилия была революционная интеллигенция, (особенно воспитанная в партии эсеров, которая в свою доктрину включила терроризм). В предисловии к книге Б. Савинкова «Воспоминания террориста» сказано: «Он блокировался с направлениями любого оттенка, лишь бы антибольшевистское. Даже и с монархистами, полагая, что наши бурбоны чему-то научились. Савинков готов был признать любую диктатуру (включая, разумеется, собственную), кроме большевистской… Он бросался за помощью к англичанам, французам, белочехам и белополякам. Он командовал отрядами карателей, бандами подонков, наймитами, шпионами. Пути-дорожки “савинковцев” чадили пожарищами, дергались в судорогах казненных» [Савинков Б. Избранное. Воспоминания террориста. М.: Политиздат. 1992].
Journal information